Рабиндранат Тагор

Когда тебя во сне моем не вижу, Мне чудится, что шепчет заклинанья Земля, чтобы исчезнуть под ногами. И за пустое небо уцепиться, Поднявши руки, в ужасе хочу я. В испуге просыпаюсь я и вижу, Как шерсть прядешь ты, низко наклонившись, Со мною рядом неподвижно сидя, Собой являя весь покой творенья.

Ты не только творение бога, не земли порожденье ты,— Созидает тебя мужчина из душевной своей красоты. Для тебя поэты, о женщина, дорогой соткали наряд, Золотые нити метафор на одежде твоей горят. Живописцы твой облик женский обессмертили на холсте В небывалом еще величье, в удивительной чистоте. Сколько всяческих благовоний, красок в дар тебе принесли, Сколько жемчуга из пучины, сколько золота из земли. Сколько нежных цветов оборвано для тебя в весенние дни, Сколько истреблено букашек, чтоб окрасить твои ступни. В этих сари и покрывалах, свой застенчивый пряча взгляд, Сразу ты недоступней стала и таинственнее стократ. По-иному в огне желаний засияли твои черты. Существо ты — наполовину, полувоображение ты.

В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня, Кем ты будешь, Читатель стихов, оставшихся от меня? В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня, удастся ли им донести частицу моих рассветов, Кипение крови моей, И пенье птиц, и радость весны, И свежесть цветов, подаренных мне, И странные сны, И реки любви? Сохранят ли песни меня В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня?

Не знаю, и все же, друг, ту дверь, что выходит на юг, Распахни; присядь у окна, а потом, Дали завесив дымкой мечты, Вспомни о том, Что в былом, до тебя ровно за сто лет, Беспокойный ликующий трепет, оставив бездну небес, К сердцу земли приник, приветом ее согрет. И тогда же, освобожденный приходом весны из пут, Охмелевший, безумный, самый нетерпеливый на свете Ветер, несущий на крыльях пыльцу и запах цветов, Южный ветер Налетел и заставил землю цвести. В былом, до тебя ровно за сто лет. День был солнечен и чудесен. С душою, полною песен, В мир тогда явился поэт, Он хотел, чтоб слова, как цветы, цвели, А любовь согревала, как солнечный свет, В былом, до тебя ровно за сто лет.

В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня, Поющий новые песни поэт Принесет в твой дом привет от меня И сегодняшней юной весны, Чтобы песни моей весенний ручей слился, звеня, С биением крови твоей, с жужжаньем твоих шмелей И с шелестом листьев, что манит меня В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня.

Кто ты, далекий? Запела вдали Флейта... Качнулась, танцует змея, Слыша напев незнакомой земли. Чья это песня? В какие края Флейта сзывает нас... флейта твоя? Кружишься ты. Разметались, взвились Волосы, кольца. Как ветер легка, Рвется накидка твоя в облака, Дугами радуги брошена ввысь. Блеск, пробужденье, смятение, взлет! В водах волнение, чаща поет, Крылья шумят. От глубин до высот Все раскрывается — души и двери,— Флейта твоя в потаенной пещере, Флейта к тебе меня властно зовет!

Низкие ноты, высокие ноты — Звуков смешение, волны без счета! Волны на волны и снова волна! Звуки врываются в край тишины,— В щели сознания, в смутные сны,— Солнце пьянеет, тонет луна! Танец восторженный ближе и ближе! Вижу потайное, скрытое вижу, Вихрем охваченный, в радости жгучей: Там в подземелье, в пещере, в ущелье, Флейта в руках твоих! Флейты веселье, Пьяную молнию вырвав из тучи, В землю врывается из темноты Соками — в чампу, в листы и цветы! Словно валы, напролом, сквозь запруды, Внутрь сквозь стены, сквозь толщу, сквозь груды Камня — в глубины! Повсюду! Повсюду Зов и заклятье, звенящее чудо! Мрак оставляя, Ползет вековая Скрытая в сердце-пещере змея. Свитая мгла Тихо легла,— Флейта ей слышится, флейта твоя!

О, зачаруй, заколдуй, и со дна К солнцу, к ногам твоим выйдет она. Вызови, вызволи, вырви из теми! В ярком луче отовсюду видна, Будет, как пена, как вихрь и волна, Слитая в танце со всем и со всеми, Виться под звон, Распустив капюшон. Как подойдет она к роще в цвету, К небу и блеску, К ветру и всплеску! Пьяная светом! Вся на свету!

О, я знаю, пройдут Мои дни, пройдут, И в каком-то году предвечерней порою Потускневшее солнце, прощаясь со мною, Улыбнется мне грустно В одну из последних минут. Будет флейта протяжно звучать при дороге, Будет мирно пастись возле заводи вол круторогий, Будет бегать ребенок у дома, Птицы песни свои заведут. А дни пройдут, мои дни пройдут.

Прошу об одном, Об одном умоляю я: Пусть узнаю перед уходом, Зачем был я создан, Для чего позвала меня Зеленеющая земля? Зачем меня заставляло ночей молчание Слушать звездных речей звучание, Зачем, зачем волновало Душу сиянье дня? Вот о чем умоляю я.

Когда мои дни пройдут, Земной окончится срок, Хочу, чтобы песня моя до конца дозвучала, Чтобы ясная, звучная нота ее увенчала. Чтобы жизнь приносила плоды, Как цветок, Хочу, чтоб в сиянии жизни этой Увидал я твой облик светлый, Чтоб венок свой Надеть на тебя я мог, Когда окончится срок.

Когда твоя звезда зажглась над океаном, Для Англии в тот день ты сыном стал желанным; Сокровищем своим она тебя сочла, Дотронувшись рукой до твоего чела. Недолго средь ветвей она тебя качала; Недолго на тебе лежали покрывала Тумана в гуще трав, сверкающих росой, В садах, где, веселясь, плясал девичий рой. Твой гимн уже звучал, но мирно рощи спали. Потом едва-едва пошевелились дали: В объятиях держал тебя твой небосвод, А ты уже сиял с полуденных высот И озарил весь мир собой, подобно чуду. Прошли века с тех пор. Сегодня — как повсюду — С индийских берегов, где пальм ряды растут, Меж трепетных ветвей тебе хвалу поют.

Везде царит последняя беда. Весь мир она наполнила рыданьем, Все затопила, как водой, страданьем. И молния средь туч — как борозда. На дальнем бреге смолкнуть гром не хочет, Безумец дикий вновь и вновь хохочет, Безудержно, не ведая стыда. Везде царит последняя беда.

Разгулом смерти жизнь пьяна теперь, Миг наступил — и ты себя проверь. Дари ей все, отдай ей все подряд, И не смотри в отчаянье назад, И ничего уж больше не таи, Склоняясь головою до земли. Покоя не осталось и следа. Везде царит последняя беда.

Дорогу должно выбрать нам сейчас: У ложа твоего огонь погас, В кромешном мраке затерялся дом, Ворвалась буря внутрь, бушует в нем, Строенье потрясает до основ. Неужто ты не слышишь громкий зов Твоей страны, плывущей в никуда? Везде царит последняя беда.

Стыдись! И прекрати ненужный плач! От ужаса лицо свое не прячь! Не надвигай край сари на глаза. Из-за чего в душе твоей гроза? Еще твои ворота на запоре? Ломай замок! Уйди! Исчезнут вскоре И радости и скорби навсегда. Везде царит последняя беда.

Ужель твой голос скроет ликованье? Неужто в пляске, в грозном колыханье Браслетам на ногах не зазвучать? Игра, которой носишь ты печать,— Сама судьба. Забудь, что было прежде! В кроваво-красной приходи одежде, Как ты пришла невестою тогда. Везде, везде — последняя беда.

На закате, с палкой под мышкой, с ношей на голове, Шагает домой крестьянин вдоль берега, по траве. Если спустя столетья, чудом, каким ни есть, Вернувшись из царства смерти, он явится снова здесь, В облике том же самом, с тем же самым мешком, Растерянный, в изумленье осматриваясь кругом,— Какие толпы народа сбегутся к нему тотчас, Как все окружат пришельца, с него не спуская глаз, Как жадно каждое слово будут они ловить О жизни его, о счастье, горестях и любви, О доме и о соседях, о поле и о волах, О думах его крестьянских, житейских его делах. И повесть о нем, который не знаменит ничем, Тогда покажется людям поэмою из поэм.

Когда одолеть преграды у реки не хватает сил, Затягивает пеленою стоячую воду ил. Когда предрассудков ветхих повсюду встает стена, Застывшей и равнодушной делается страна. Тропа, по которой ходят, остается торной тропой, Не пропадет она, сорной не зарастет травой. Кодексы мантр закрыли, преградили стране пути. Теченье остановилось. Некуда ей идти.

Нисходит полумрак и синим краем сари Окутывает мир в его грязи и гари,— Дом развалившийся, одежды рваной срам. О, пусть, подобная спокойным вечерам, Скорбь о тебе сойдет в мой бедный дух и мглою Всю жизнь окутает с ее тоской былою, Когда влачился я, изношен, хил и хром. О, пусть она в душе, сливая зло с добром, Мне начертает круг для золотой печали. Желаний в сердце нет, волненья замолчали... Да не предамся вновь глухому мятежу,— Все бывшее ушло... Туда я отхожу, Где пламя ровное в светильнике свиданья, Где вечно радостен владыка мирозданья.

Кто ты такой? Нас перевозишь ты, О человек с парома. Ежевечерне вижу я тебя, Став на пороге дома, О человек с парома. Когда кончается базар, Бредут на берег млад и стар, Туда, к реке, людской волной Моя душа влекома, О человек с парома.

К закату, к берегу другому ты Направил бег парома, И песня зарождается во мне, Неясная, как дрема, О человек с парома. На гладь воды гляжу в упор, И влагой слез подернут взор. Закатный свет ложится мне На душу невесомо, О человек с парома.

Твои уста сковала немота, О человек с парома. То, что написано в глазах твоих, Понятно и знакомо, О человек с парома. Едва в глаза твои взгляну, Я постигаю глубину. Туда, к реке, людской волной Моя душа влекома, О человек с парома.

В той же я живу деревне, что она. Только в этом повезло нам - мне и ей. Лишь зальется свистом дрозд у их жилья - Сердце в пляс пойдет тотчас в груди моей. Пара выращенных милою ягнят Под ветлой у нас пасется поутру; Если, изгородь сломав, заходят в сад, Я, лаская, на колени их беру. Называется деревня наша Кхонджона, Называется речушка наша Онджона, Как зовусь я - это здесь известно всем, А она зовется просто - наша Ронджона.

Мы живем почти что рядом: я вон там, Тут она,- нас разделяет только луг. Их лесок покинув, может в рощу к нам Рой пчелиный залететь с гуденьем вдруг. Розы те, что в час молитв очередной В воду с гхата их бросают богу в дар, Прибивает к гхату нашему волной; А бывает, из квартала их весной Продавать несут цветы на наш базар. Называется деревня наша Кхонджона, Называется речушка наша Онджона, Как зовусь я - это здесь известно всем, А она зовется просто - наша Ронджона.

К той деревне подошли со всех сторон Рощи манго и зеленые поля. По весне у них на поле всходит лен, Подымается на нашем конопля. Если звезды над жилищем их взошли, То над нашим дует южный ветерок, Если ливни гнут их пальмы до земли, То у нас в лесу цветет кодом-цветок. Называется деревня наша Кхонджона, Называется речушка наша Онджона, Как зовусь я - это здесь известно всем, А она зовется просто - наша Ронджона.

Открылось утром сердце ненароком, И влился мир в него живым потоком. Недоуменно я следил глазами За золотыми стрелами-лучами. Аруны показалась колесница, И утренняя пробудилась птица, Приветствуя зарю, защебетала, И все вокруг еще прекрасней стало. Как брат, мне небо крикнуло: «Приди!>> И я припал, прильнул к его груди, Я по лучу поднялся к небу, ввысь, Щедроты солнца в душу пролились. Возьми меня, о солнечный поток! Направь ладью Аруны на восток И в океан безбрежный, голубой Возьми меня, возьми меня с собой!

Иль женщинам нельзя вести борьбу, Ковать свою судьбу? Иль там, на небе, Решен наш жребий? Должна ль я на краю дороги Стоять смиренно и в тревоге Ждать счастья на пути, Как дара неба... Иль самой мне счастья не найти?

      Хочу стремиться
    

За ним в погоню, как на колеснице, Взнуздав неукротимого коня. Я верю: ждет меня Сокровище, которое, как чудо, Себя не пощадив, добуду.

Не робость девичья, браслетами звеня, А мужество любви пусть поведет меня, И смело я возьму венок мой брачный, Не сможет сумрак тенью мрачной Затмить счастливый миг.

Хочу я, чтоб избранник мой постиг Во мне не робость униженья, А гордость самоуваженья, И перед ним тогда Откину я покров ненужного стыда. Мы встретимся на берегу морском, И грохот волн обрушится, как гром,— Чтоб небо зазвучало. Скажу, с лица откинув покрывало: «Навек ты мой!» От крыльев птиц раздастся шум глухой. На запад, обгоняя ветер, Вдаль птицы полетят при звездном свете.

Творец, о, не лиши меня ты дара речи, Пусть музыка души звенит во мне при встрече. Пусть будет в высший миг и наше слово Все высшее в нас выразить готово, Пусть льется речь потоком Прозрачным и глубоким, И пусть поймет любимый Все, что и для меня невыразимо, Пусть из души поток словесный хлынет И, прозвучав, в безмолвии застынет.

В этом солнечном мире я не хочу умирать, Вечно жить бы хотел в этом цветущем лесу, Там, где люди уходят, чтобы вернуться опять, Там, где бьются сердца и цветы собирают росу. Жизнь идет по земле вереницами дней и ночей, Сменой встреч и разлук, чередою надежд и утрат,- Если радость и боль вы услышите в песне моей, Значит, зори бессмертия сад мой в ночи озарят. Если песня умрет, то, как все, я по жизни пройду - Безымянною каплей в потоке великой реки; Буду, словно цветы, я выращивать песни в саду - Пусть усталые люди заходят в мои цветники, Пусть склоняются к ним, пусть срывают цветы на ходу, Чтобы бросить их прочь, когда в пыль опадут лепестки.